В Одессе дело было.
Отдыхали у родственников.
Родственники жили на четвёртом этаже типовой пятиэтажки.
И вот в очередную прогулку по Привозу Ирка, хозяйка, присмотрела себе
маечку. Так эта маечка ей запала, что она три раза к ней возвращалась.
Что-то там было неправильное на её взгляд с ценой. И она маялась.
Наконец выторговала и таки купила. Счастлива была — незнамо как.
Пришли домой, она эту маечку сразу сполоснула, как водится, и на балкон.
На следующий день (а может в этот же, я не помню уже) пошла она на балкон
вещи снимать. Что б одеть значит эту свою новую чики-пуки маечку, и
куда-то там пойти постепенно погулять. Пошла значит, и тут с балкона
такой крик «Ааааааа!!!!» Все подпрыгнули. Даже чайник. Выходит Ирка с
балкона, держит эту маечку, прижимая к груди как сбитого машиной
котёнка, а в майке — дырка от окурка.
Наверное, по настоящему понять состояние Ирки в тот момент смогут только девочки.
Как на месте Ирки поступило бы большинство? Ну, я не знаю. Расстроились бы.
Возможно даже заплакали. Но это было не в Иркином темпераменте.
С криком «Ну я тебе, сволочь!…» Ирка хватает меня за руку (муж её был на
службе), и тащит на площадку. Там мы поднимаемся на один пролёт, она
ставит меня в угол («Стой тут, на всякий случай!»), а сама поднимается
выше и звонит в дверь той квартиры, что над ними.
Открывает огромный, три меня, парень с таким, знаете, слегка флегматичным лицом, какое часто бывает у очень больших и очень сильных людей. И эта Ирка, не
говоря даже здрасьте, начинает метелить этого парня этой своей майкой по
этому его флегматичному лицу. Приговаривая «Ты что, сволочь, сделал!?».
И знай ху..чит его этой майкой как шашкой, крест накрест. А парень
стоит, и даже не отмахивается. Только глазами так хлопает, и лицо его
приобретает всё более недоумевающее выражение.
Потом рука у неё устала, и этот парень в промежутке между ударами её так осторожно спрашивает.
— Ир! Ты чево???
Она ему майку эту, с дыркой от окурка, в лицо тычет, приговаривает.
— Вот чево!!! Смотреть надо, куда бычки бросаешь, гад!
Потом майку комкает, и бросает через него туда, внутрь, в квартиру.
— На! Сам теперь носи! Сволочь!
И с этими словами разворачивается, и начинает спускаться. И по всему её
виду прям сразу понятно, как ей очень-очень сильно полегчало.
И тут этот парень, который продолжает стоять в дверях, говорит.
— Ир!
— Ну что тебе ещё? — устало оборачивается та.
— Ир, я курить три месяца как бросил. Мы с тобой ещё спорили, помнишь… — говорит он.
Тут на лице у Ирки отражается такая гамма эмоций, такая работа мысли, она разворачивается, и говорит растерянно.
— Ой, Вааань…
И тут у этого Вани из подмышки высовывается такое лицо в бигудях, и
Ванина жена, мармазетка, в два раза мелче меня, протягивает в сторону
Ирки руку ладонью вперёд, и говорит таким неожиданным твёрдым басом.
— Ира! НЕ НАДО! Не извиняйся! Отх..ячила и отху..чила. Мне лишний раз руки не марать.
P.S. А майку на следующий день они съездили и поменяли. Продавец посмотрел на Ванино флегматичное лицо, и обменял без звука.
